«Авиация — моя жизнь, я буду судиться дальше, бороться и доказывать»      

В 2017 году сотни пилотов российской гражданской авиации лишились права летать. Тогда Росавиация закрыла частные летные школы, а их выпускников — оставила без работы. Многие летчики потратили на образование месяцы жизни и миллионы рублей. В 2018 году летчики пытались оспорить решение Росавиации в суде, но безуспешно.

Мы поговорили с летчиками, оставшимися без полетов, как они сейчас живут: некоторые из них пошли работать в такси или на стройку, другие — нашли способ вернуться в профессию.

Павел Семченко, 31 год, Беэр-Шева (Израиль)

Это был Ил-86. Я с мамой летел из Хабаровска в Екатеринбург в гости к бабушке. Во время полета мы с другими детьми ходили по самолету и в какой-то момент увидели, что дверь в кабину летчиков открыта. В 1990-е годы это было нормально. Пилоты заметили наш интерес и пригласили нас посмотреть, что творится внутри. Наверное, тогда что-то во мне произошло.

В Хабаровске летных училищ не было¹, поэтому я поступил в технический вуз и получил специальность, связанную с информационными технологиями. У меня была хорошая работа и зарплата. Может быть, поэтому мою идею — получить новую профессию — в семье не оценили. Все-таки это требует много денег, которые пойдут уже не на шубы и машины. Тем не менее, в 2014 году я получил свидетельство частного пилота в Дальневосточном центре подготовки авиационного персонала. Через два месяца мы с женой развелись.

Архив Павла Семченко

В феврале 2016 года я закончил «ЧелАвиа»² и попытался устроиться на работу. Но мне везде говорили, что нет вакансий. И только в авиакомпании «Победа» меня пригласили на собеседование, которое я прошел с первого раза. Правда, трудоустроиться не успел — мне честно сказали, что Росавиация рекомендует не брать нас на работу³, потому что наши пилотские скоро аннулируют. У меня в голове не укладывалось, как это может быть в правовом государстве.

Но в июле 2017 года меня действительно лишили пилотского. Я собрал группу пилотов, чтобы это был коллективный иск, и мы подали в суд на Росавиацию. Проиграли. Подали апелляцию — и снова неудача. Я всегда верил в закон, он был для меня мерилом справедливости. Сейчас к российскому правосудию отношусь как к шоу, его для меня не существует.

Еще до начала судебных слушаний мы решили с моей второй женой, что уедем из России, если проиграем. Что здесь делать, если нет правды? Голову склонять? Меня не так воспитали. Мы не нужны у себя на родине, она выбрасывает нас, как отработанный материал, лишает права на работу. Может, тогда мы пригодимся другой стране? Все-таки у меня две востребованные профессии. Мы собрали документы и переехали в 2018 году в Израиль [по программе репатриации].

Я не мог дождаться, когда самолет приземлится. Я не говорю, что Израиль — это идеальная страна. Там есть проблемы, на границе ведутся боевые действия, и в сторону Израиля летят ракеты. Но это правовое государство, где работает закон. И я себя там чувствую спокойно и могу заниматься, чем хочу.

После получения гражданства нашей семье в течение полугода государство платит до семи тысяч шекелей ежемесячно, это около 130 тысяч рублей. Мы с супругой закончили бесплатные курсы иврита, дети устроены в хорошие школы и посещают кружки. Кроме того, я бесплатно закончил профессиональный курс в области кибербезопасности. Это дает мне право работать в Израиле по востребованной специальности.

После этого я уехал в США в частную летную школу во Флориде. Я отучусь здесь, получу американское пилотское свидетельство — и пусть Росавиация катится со своими фантиками куда хочет. Обучение на коммерческого пилота в моей школе для российских летчиков после училища стоит 20-25 тысяч долларов. Обучение с нуля — около 60 тысяч.

Здесь много наших пилотов. Люди не доверяют свое будущее Российской Федерации, страхуют риски. Они приезжают сюда, пока у них есть деньги, и получают пилотские, которые будут признаны за границей — их Росавиация не сможет отобрать. Из России будет уезжать все больше пилотов, этот процесс никто не сможет остановить. Когда труба прогнила, из нее сначала течет еле-еле, а потом — льет потоком.

В американской летной школе я учусь уже около трех месяцев. Здесь на один небольшой аэропорт с двумя взлетными полосами пять частных школ. У нас по всей России столько нет¹. Мой инструктор как-то сказал, что американцы первыми высадились на Луну, потому что крутые. Я ему, конечно, ответил про Гагарина, а про себя подумал: «А чем еще я могу похвастаться, какими современными достижениями российской авиации?» Мне приходится молчать, мне просто стыдно.

После учебы в США я вернусь в Израиль и попробую устроиться на работу — или летную, или в сфере высоких технологий. Возвращаться в Россию не планирую. Мы эмигрировали, это наше последнее слово. Мы пытались бороться, но если государство не считается со своими собственными законами, у меня с ним договор закрыт.

Антон Смирнов, 42 года, Московская область (имя изменено по просьбе героя, по этой же причине не указан город, в котором он живет)

Я родился в семье летчика-истребителя, поэтому с детства знал, что такое авиация. С 15 лет учился в аэроклубе, а в 16 совершил первый полет.

Я закончил государственный летный институт, потом уехал по распределению в Сургут бортинженером. В 2004 году в авиационном учебном центре прошел курсы первоначальной подготовки пилотов-любителей, а вскоре и курсы повышения квалификации. Так я стал пилотом коммерческой авиации.

Летал в основном на международных рейсах. Все было хорошо — никаких претензий ко мне со стороны руководства. Но в 2016 году у некоторых наших летчиков, которые учились не в государственных заведениях, Росавиация аннулировала пилотские. В том числе и у меня. Формулировка была «за указание недостоверных сведений». Я не понимал, что имеется в виду.

Некоторое время таксовал. Наступил себе на глотку, сел да поехал. Леди смотрят на летчика, как на полубога в красивой форме, но это видимость: сколько ему нужно пережить унижений, гадостей. Счастлив тот летчик, который не знает этих проблем. Мы никак не защищены государством. Никто не защищен.

В 2016 году я поехал в Республику Беларусь, чтобы пройти там переобучение, сдать все экзамены и получить белорусское свидетельство пилота коммерческой авиации, с которым тоже можно было⁴ работать в России. Многие летчики так делали.

С мая 2017 года летал по белорусскому пилотскому. И параллельно судился с Росавиацией. [Во время одного из заседаний] судья меня спросила, зачем я борюсь за российское пилотское, если все равно могу летать. Да потому что я гражданин Российской Федерации и хочу работать в своей стране! Я имею право возить своих пассажиров со своим пилотским.

Первый процесс я проиграл. Вскоре Росавиация направила телеграмму в авиакомпанию, где я работал, с требованием отстранить меня от полетов. Короче говоря, я не летаю с февраля 2018 года. Пока ничего не делаю. Разумеется, с белорусским пилотским я могу уехать работать в Белоруссию или, например, в Азию. Но жить надо дома. Что будет, если все уедут? Говорят, у русских есть две мечты — выгнать отсюда всех иностранцев, а потом уехать самим. А я считаю, что если твой дом разваливается, надо его обустраивать, а не уезжать. Но если тебе не дают этого делать, по рукам бьют, то поневоле задумаешься, как быть дальше. Все-таки жизнь одна. Но все равно я бы себе другой судьбы не хотел. Авиация — это моя жизнь, поэтому я буду судиться дальше, бороться и доказывать.

Алексей Степанцов, 55 лет, Сибирь (имя изменено по просьбе героя, по этой же причине не указан город, в котором он живет)

В 1968 году отец взял меня на выставку самолетов. В каждый самолет или вертолет можно было зайти, сесть в пилотское кресло, задать вопросы летчику. Мне было четыре года и любой самолет казался бесконечно огромным, а люди в синей форме выглядели добрыми великанами. В конце выставки проходила демонстрация воздушной техники — самолеты и вертолеты пролетали низко над аэродромом, а затем разгонялись и взмывали ввысь. Это действовало на меня завораживающе. Тогда и родилась мечта стать летчиком. И я остался ей верен до конца, хотя путь в авиацию у меня был очень извилистым.

На пилота я стал учиться, когда мне было 48 лет. К тому времени у меня была профессия, и не одна. Я ушел с высокооплачиваемой должности начальника отдела продаж одного из российских филиалов известной японской компании тяжелого машиностроения. В моем подчинении работало около двух десятков человек, были конкретные перспективы, карьерный рост. Казалось, живи да радуйся. Но чем лучше у меня было с работой, тем яснее я осознавал, что занимаюсь не своим делом. Просто тупо зарабатываю деньги. Много денег. А счастья они не приносят.

Я ни разу не пожалел о решении бросить устоявшуюся и сытую жизнь для исполнения детской мечты. Оно того стоило. Бог исполнил мое самое заветное желание — я стал летчиком. Ну какими деньгами это оценить?

После окончания авиационного учебного центра «ЧелАвиа» я устроился в небольшую авиакомпанию, которая занималась, в том числе, санитарными перевозками. На небольшом одномоторной самолете мы забирали больных из удаленных поселков и перевозили в областной центр. В мой первый рабочий день полетели за новорожденной девочкой, которой было 20 часов от роду. Какая-то серьезная патология. У этой малышки даже имени еще не было. Так и записал в сопроводительной ведомости — «новорожденная Иванова». Тогда мы успели [довезти до больницы], и врачи спасли ребенка.

За все время моей работы только один раз после взлета диспетчер попросил нас вернуться на базу — пациент умер, когда мы взлетали. Развернулись, сели. Потом молча курили с врачами на земле. Ощущения были тягостные. Вроде сделали все, как положено, вовремя, и никаких к нам претензий. А все равно кошки на душе поскребывали.

В год у меня было 200-250 вылетов. А общий налет в качестве пилота — 1296 часов. На работу я каждый раз бежал вприпрыжку и не стеснялся этого. Хотя со стороны это, возможно, смотрелось нелепо — седой мужик, а как пацан.

Но, к сожалению, моя карьера летчика закончилась бесславно. По чиновничьему беспределу, как сказали бы в уголовной среде. 6 апреля 2018 года мне позвонили знакомые пилоты из Москвы и предупредили, что приказ об аннулировании наших пилотских [свидетельств] лег на подпись к [руководителю Росавиации Александру] Нерадько. 9 апреля приказ появился на официальном сайте Росавиации, сразу одним списком из 65 человек. Аргумент у Росавиации был один на всех — за недостоверные сведения³, предоставленные для получения свидетельства авиационного персонала. К слову, в чем конкретно заключалась «недостоверность», представители юридического отдела Росавиации так и не смогли объяснить ни на одном моем судебном заседании.

Я подал судебный иск против Росавиации о незаконности аннулирования. Суд первой инстанции отказал в моем иске. Суд второй инстанции оставил решение первой в силе. У меня нет доказательств, но уверен, что Росавиация применила мощный административный ресурс. Я потерял веру в справедливость и беспристрастность российского правосудия.

В 2019 году я окончательно уволился из авиакомпании. Коллеги негодовали и тихо ругались матом. Для руководства каждый летчик сейчас на вес золота. Молодежь же не идет. За все время моей работы в санитарной авиации пришел только один молодой летчик. Думаю, ситуация с кадрами будет становиться только хуже. Это кадровая мина замедленного действия.

У нас работа не денежная, потому не престижная. У курсантов летных училищ малая авиации котируется очень низко. [Они думают, что это] работа для старперов или лентяев, которые не хотят учить английский язык, а потому не могут устроиться в большую авиацию, летать на огромном серебристом лайнере и получать сумасшедшие по меркам санавиации зарплаты.

Впрочем, у нас было непрестижно работать и раньше. Но санавиацию хотя бы уважали. По закону борт, выполняющий санзадание, всегда имеет преимущество перед любыми пассажирскими самолетами. Если диспетчер заводит нас на посадку по кратчайшему маршруту, большие самолеты, конечно, уступают нам место, но ворчат. Мы им мешаем повышать эффективность перевозок.

Сейчас я на пенсии, на старую работу не езжу. Зачем отвлекать людей от серьезного дела? Хотя уверен, что мне там всегда рады. Конечно, я думал, что моя карьера закончится иначе, предполагал, что буду работать инструктором в какой-нибудь частной летной школе, учить совсем молодых ребят. Я знаю, как сделать так, чтобы они полюбили эту работу навсегда. И знаю, что нужно сделать, чтобы они понимали значение безопасности. Но при нынешней политике руководства Росавиации в области подготовки кадров, политике, которая душит любое свежее проявление, я не вижу ни смысла, ни возможности заниматься обучением молодых пилотов.

Аэропорт «Ульяновск-Центральный» (Баратаевка), где проводятся учебно-тренировочные полеты. 27 февраля 2010 года

Денис Ботин, 38 лет, Химки (имя изменено по просьбе героя)

Я с детства хотел быть летчиком, но судьба не так сложилась. Я из Узбекистана. В конце 1990-х там не было вуза, который готовил пилотов. Поэтому я отучился по другой авиационной специальности и проработал по ней 12 лет. Но мечта быть пилотом никуда не уходила. В 2015 году, когда мне было 34, решил все поменять: переехать в Россию и поступить здесь на пилота. Для меня это было несложно, я человек легкий на подъем. Но у меня была жена, двое детей и это тянуло назад. Супруга была против, она говорила, зачем что-то менять в устоявшейся жизни, зачем тратить большие деньги [на обучение и переезд], ведь и так живем более-менее в достатке. Было очень тяжело, до развода доходило. Но, в конце концов, она согласилась со мной. Мы продали квартиру в Узбекистане, взяли в кредит 35 тысяч долларов, переехали в Россию, сменили гражданство. Я все положил на исполнение своей мечты, назад дороги не было.

Поступил в Челябинское летное училище гражданской авиации, там была десятимесячная программа дополнительного профессионального образования. Обучение стоило около 1,8 миллиона рублей. После окончания училища работу было тяжело найти, и я мыкался по авиакомпаниям. Мне говорили: «Мест нет, пока не надо [пилотов]». А в авиакомпании «Азимут» написали по почте, что не могут рассмотреть мое резюме, так как, по слухам, у Росавиации есть претензии к моему училищу. Тогда я отправил запрос начальнику управления летной эксплуатации Росавиации [Максиму] Костылеву и спросил, что не так с моим дипломом. Он ответил, что проблем нет. Это было в феврале-марте 2017 года, а в июле 2017 года они аннулировали у меня пилотское. Было досадно, было неприятно. Я даже заболел.

Мама была в шоке. Это же большие деньги, надо выплачивать кредит. Супруга видела, что мне нехорошо, поэтому старалась сильно не давить на меня. А смысл? Чтобы меня совсем добить? Знаю, у других ребят [после аннулирования пилотских свидетельств] семьи разваливались. Слава богу, никто на себя руки не наложил, но это реально шок. Люди были на эмоциях, чувствовалось, что у кого-то просто башню может снести. Это все-таки не пять рублей, не десять тысяч потерять. Например, я по кредиту должен выплатить еще 28 тысяч долларов. То есть ты всю жизнь копил [на образование], в долги влез, а тут такой удар. Не просто нож в спину, а даже не знаю что.

Надо было кормить семью, да и перед женой было стыдно, поэтому я устроился на работу грузчиком, бетон месил. Параллельно судился с Росавиацией, чтобы вернуть свое пилотское, но проиграл. Теперь пойду в Верховный суд, потом — в Европейский суд по правам человека. Буду бороться до конца, до последнего, пока кровь из носа не пойдет.

Я, конечно, надеюсь на победу [в суде]. Но возраст играет против меня. Авиакомпании на 40-летних не очень заглядываются, они стараются брать молодых. Некоторые более состоятельные ребята находят деньги, чтобы снова поехать учиться [на пилота] в США или Европу. У нас на это средств больше нет. А на бюджетную основу, в государственное училище на три года, я в этом возрасте тоже не пойду. Как я буду семью содержать? Поэтому второго шанса у меня нет.

Но слишком жалеть меня не надо. Мы справляемся, жизнь продолжается. Мы не смогли бы стать пилотами без стрессоустойчивости. Конечно, в душе иногда себя грызешь, переживаешь, когда один остаешься. Зря, наверное, приехал в Россию, потерял столько денег. Но с другой стороны, теперь-то зачем себя мучить? Поэтому стараешься забыть.

После всей этой истории в России уже не очень хочется задерживаться. Я разочаровался сильно — но очень верил в нее, когда переезжал сюда. Мы оттуда, с периферии, на Россию по-другому смотрим. Мы ее любим, мы за нее болеем на всех соревнованиях, олимпиадах. А сюда приезжаем и сталкиваемся с другой реальностью, когда о тебя ноги вытирают, со всей этой бюрократией, с которой невозможно тяжело бороться. Отсюда бежать охота. Кому ты нужен в другой стране? Но если бы меня пригласили куда-нибудь в Европу, с удовольствием бы убежал. Честное слово.